Я иду дальше, но это его не смущает. Он непринужденно идет рядом.

– Через час мы закончим, и вы успеете вовремя домой к ужину. – Его мальчишеская походка вразвалочку нравится мне. – Я должен вам кое-что сказать. – Тон настойчивый. – Я должен написать ваш портрет. И я напишу его. Я вас сразу заметил. Только вы вступили на площадь, как я видел только вас. Это не обычная туристка, сказал я себе, у нее невероятное обаяние. Вы кинозвезда? Или принцесса? Откуда вы родом? Кто вы? Как вас зовут?

– Я из Канады, и зовут меня Офелия.

– Офелия! Это вам подходит.

– Вы француз?

– Разве это не слышно? Меня зовут Фабрис. – Он останавливается и заклинающе смотрит мне в глаза. – Офелия, я должен нарисовать вас. Вы моя судьба. Понимаете? – Этот человек удивительно умеет уговаривать. Я глубоко вздыхаю.

– И где же вы хотите меня рисовать? – спрашиваю я, помедлив. – И сколько это стоит?

– Это ничего не стоит. А рисовать я вас буду наверху, в своем ателье.

– Где, простите?

– В моем ателье. Я не уличная проститутка, как эти, – он делает красноречивый широкий жест, в который вкладывает все свое презрение, – я профессиональный художник. Я не бегаю за туристами. У меня заказы, выставки по всему миру. Того, чем занимаются эти, – он опять показывает на усердно малюющих коллег, – я никогда не делал. Я гений. А эти все – барахло. Итак, вы идете?

– Где ваше ателье? – спрашиваю я, чтобы выиграть время.

– Здесь рядышком. Не бойтесь. Мы можем дойти пешком. Там, прямо на Сакре-Кер. Знаете что? – Он замечает, что я все еще колеблюсь. – Вы нанесете мне ни к чему не обязывающий визит и посмотрите мои картины. Если мои вещи вам понравятся, вы будете позировать. Если нет, мы выпьем по бокалу, и вы поедете домой. Честная игра! Никаких обязательств. Согласны?

Я все еще не соглашаюсь. Но он не падает духом. Наоборот.

– Собственно говоря, мы старые знакомые, Офелия. Вы это знаете?

Я недоверчиво смотрю на него.

– Вы в самом деле не узнаете меня?

– Нет.

– Вы ходите на джазовые концерты. Вас можно видеть почти каждый вечер в клубах. – Он смеется. – Я прав? Пару дней назад вы были в «Сансете» на Чете Бейкере. С молодым американским гитаристом. Жуткий бездарь!

– Да? – ошарашенно спрашиваю я. – Я вас вовсе не видела. Где вы сидели?

– Сзади у стены. Вам понравился концерт? – Он ловко втягивает меня в разговор о самых знаменитых трубачах-джазистах, которых он всех слышал, знает и даже имеет дома их пластинки. Лед тронулся. Я пойду с ним, ведь теперь Фабрис не просто уличный знакомый, а родственная душа. Мы любим одну и ту же музыку. Мы автоматически переходим на «ты».

– О'кей, я иду. Я хочу посмотреть твои картины.

– Прекрасно. Подожди меня перед Сакре-Кер. Я быстро кое-что куплю. Это недолго. Через две минуты я вернусь. Сейчас, Офелия!

Пока я его жду, меня опять одолевают сомнения. Фабрис чересчур самодоволен. «Я самый лучший. Гений. То, что делают другие, – барахло». Мне это не нравится. А эти глубокие складки у рта. Я их называю «чувственные складки», потому что такие часто бывают у старых гомосексуалистов и мужчин, которые не могут обуздать свои инстинкты. Какой-то у него потасканный вид.

Ну да ладно! Он француз, да еще художник с собственным ателье на Монмартре, и я хочу попасть туда. Страха я не испытываю, потому что смогу постоять за себя, если он станет назойлив.

Через две минуты Фабрис действительно возвращается, слегка запыхавшись, с капельками пота на лбу. В руке у него плотный коричневый бумажный пакет с двумя бутылками вина. Дом недалеко, сразу за углом. Это красивое старое здание, старше того, в котором живу я, с высокими прямыми окнами и внушительной полукруглой входной дверью. Лестничная клетка скромная и чистая, однако лифта не видно.

– А где лифт? – интересуюсь я.

– Отсутствует, – сообщает Фабрис, – да тут невысоко. – Он энергично начинает подниматься. Мы шагаем и шагаем.

– На каком это этаже? – спрашиваю я наконец, тяжело дыша.

– Еще три этажа.

– Еще три этажа? Но мы уже прошли четыре!

– Верно. Я живу на седьмом. Четыре плюс три будет семь. – Больше он ничего не говорит.

– Надеюсь, я это переживу. – У меня вырывается стон.

– Не сомневаюсь. Подниматься по лестнице очень полезно!

Я действительно справляюсь с этим, и зрелище, которое предстает перед моими глазами, когда Фабрис открывает дверь, все компенсирует. Мастерская огромных размеров, это одно-единственное помещение с высоченным потолком и прекрасными пропорциями. Вся длинная стена напротив входной двери сделана из стекла, и открывающийся вид еще грандиознее, чем из моей квартиры.

Прямо предо мной – мощный белый купол Сакре-Кер на фоне бесконечного голубого неба. Внизу – многомиллионный город, простирающийся до горизонта. Все выглядит таким нереальным и фантастическим, что мне кажется, будто я парю над Парижем на воздушном шаре.

Панорама, открывающаяся из ателье, приковывает все внимание. Только потом я обнаруживаю, что стены обтянуты черным. Паркетный пол тоже выкрашен в черный цвет, а потолок покрыт черным лаком. Случайно вижу свое отражение в громадном зеркале на правой узкой стороне мастерской. Со своей светлой кожей, обнаженными плечами, в розовом «салопете» в белую крапинку я выгляжу как свежий цветок в темной теплице.

Я оборачиваюсь. За мной тоже большое зеркало. Над ним, на потолке, два ряда прожекторов. Кухонная дверь, за которой исчезает Фабрис, тоже зеркальная. Оглушенная, присаживаюсь на сколоченную из досок подставку, тянущуюся вдоль стен и покрытую плоскими черными бархатными подушками. Не слишком удобно, но больше сесть не на что.

Фабрис приносит мне бокал красного вина.

– Твое здоровье, Офелия! – Он чокается со мной и исчезает вновь. Из кухни доносится стук тарелок. – Я сейчас приду, – кричит он мне оттуда, – осмотрись пока у меня.

Этим я и собираюсь заняться. Прислоняюсь к стене и отдаюсь во власть необычной обстановки. Одно ясно: кто бы ни был владелец этой квартиры, он потратил много денег. У меня наметанный глаз на дорогие вещи. Стены обтянуты не обычной материей, а лучшим шелком. Паркет дубовый и скорее всего сделан на заказ.

Кровать – тоже архитектурное творение. Она покоится на высокой платформе сзади у стены, опирается на четыре дорические колонны, и попасть в нее можно по веревочной лестнице. Под кроватью расположены шкафы и полки, на которых лежат стопки картин. Мольберт стоит посередине ателье, рядом большой низкий стол из стекла, заваленный кистями, палитрами, смятыми тряпками, пустыми и полупустыми бутылочками со скипидаром.

В общем и целом отрадное зрелище, хаотичное и в то же время красивое, лишь зеркала меня раздражают. Они решительно действуют мне на нервы. У меня был случай в Канаде, когда один художник смертельно обидел меня, предпочтя мне зеркало, и я это никогда не забуду.